В прокат вышел «Джанго освобожденный» — псевдовестерн, в котором Квентин Тарантино впервые за 20 лет пытается высказаться на важную тему. Кинообозреватель «Бумаги» вспоминает, за что мы любили Тарантино, и скептически оценивает последние трансформации.
Кадр из фильма «Джанго освобожденный»
В преддверии мировой премьеры «Джанго освобожденного» самый известный афроамериканский режиссер Спайк Ли разразился критикой в адрес своего давнего оппонента Квентина Тарантино. На тот момент было известно лишь то, что автор «Криминального чтива» на сей раз снял вестерн, который концентрируется вокруг истории рабства в США: Ли не видел фильм, но, несмотря на это, заявил, что «Джанго» по определению является оскорбительным для черного населения. «Рабство было настоящим Холокостом, это не тема для спагетти-вестерна», — уверенно заявил режиссер.
Спайк мог не волноваться — ни одна из его претензий не попала в цель, в «Джанго освобожденном» нет ничего, что могло бы огорчить негров. История рабства изображена именно как Холокост, это не вполне вестерн и еще в меньшей степени спагетти-вестерн. Кроме того, это вообще, кажется, не Тарантино: несмотря на привычные приемы, черный (извините) юмор, цитаты из Серджо Леоне и фильмов категории Б, почему-то хочется верить, что это не он, а его злой брат-близнец. Или, наоборот, добрый.
Творчество Тарантино всегда было лучшим примером победы таланта над интеллектом: фильмы Квентина с удалой непринужденностью рассказывали о вещах, которые обычно обсуждают на научных конференциях и в академических журналах. Можно долго говорить о том, как американская поп-культура захватила Европу, но куда убедительнее знаменитый диалог из «Криминального чтива»: Джон Траволта приехал из Европы и рассказывает Сэмюэлу Джексону, насколько там все иначе — в «Макдональдсе» продают пиво, а «биг-мак» называют le big mac. Из деконструкции очередного жанра каждый раз получался гимн поп-культуре; переиначивая американский миф на свой лад, Тарантино не разрушал его, а наоборот — раз за разом утверждал. (Тем временем жизнь продолжала искусство: французы за le big mac выдали режиссеру «Золотую пальму», а в России, где любые посягательства на ревизию Второй мировой всегда вызывали раздражение, с восторгом приняли «Бесславных ублюдков».) Причем режиссер вряд ли когда-то имел в виду культурологические высказывания — его больше интересовало, чтобы стреляли, чтобы дрались на катанах и танцевали под старые шлягеры, а все остальное вырастало из материала и фактуры. Похоже, что отныне обо всем этом мы будем говорить в прошедшем времени.
«Джанго освобожденный» — первый фильм Квентина, в котором он решил высказаться. Чернокожий герой вестерна — раб по имени Джанго, которого в первой сцене довольно своеобразно выкупает и освобождает персонаж Кристофа Вальца — оказался придуман не просто ради фана. Нет, циничный любитель экранного насилия вдруг выступил в жанре истории с моралью. Месседж у Тарантино не то чтобы радикальный: рабство — это плохо, негры — тоже люди. Свою смелую идею режиссер настойчиво развивает почти три часа экранного времени, и в результате она подминает под себя все, за что мы любили тарантиновскую драматургию.
«Джанго освобожденный» — первый фильм Квентина, в котором он решил высказаться
Всего удивительнее то, что на этот раз персонажи делятся не только на протагонистов и антагонистов — впервые во вселенной режиссера появляется понятие «положительного героя»
Во второй половине «Джанго» окончательно перестает быть вестерном (действие перемещается на юг), а тот самый демократизм из дополнительного комментария к эффектным перестрелкам превращается в основное содержание картины. Тарантино 20 лет твердил журналистам присказку violence is fun — но теперь , похоже, изменил свое мнение. Насилие в «Джанго» впечатляет даже по сравнению с предыдущими фильмами режиссера, но подчинено оно лишь одной цели. Белые рабовладельцы со звериной жестокостью истязают негров, вызывая зрительское негодование — особенно преуспевает в этом замечательный Леонардо ди Каприо, одно из самых светлых (извините) пятен в финальной части фильма. Негры мстят, восстанавливая статус-кво. Тот же ди Каприо, размахивая молотком, произносит лекцию по научному расизму. Вальц в ответ впадает в клише антирасистского дискурса, привлекая аргумент в виде Александра Дюма, на четверть африканца.
И как-то вдруг получается, что Тарантино сам отменяет то, за что мы его любили. «Криминальное чтиво» и «Бешеные псы» наполовину состояли из трепа ни о чем, но почему-то именно они заставляли восхищаться культурой биг-мака и Lika a Virgin. Благородный пафос «Джанго», который при живом Обаме вдруг начал обличать рабство, вызывает, может, не раздражение, но разочарование. Тарантино теперь уважаемый толстоватый дядя, который вальяжно входит в кадр за пятнадцать минут до конца фильма, будто бы на аплодисменты. К пятидесяти годам можно уже не стесняться назидательности и смело превращаться в Спилберга; еще одна попытка — тогда уж наверняка будет «Оскар».
